Наши на Донбассе: карельский журналист побывал «за ленточкой» (18+)

Что Вас заставило отправиться в командировку?

«У меня репутация оппозиционера. Я таким никогда не являлся и не являюсь. Моя специализация — журналистские расследования. Когда я вижу несправедливость, то моя задача вывести это на чистую воду. Это моя жизненная позиция. Когда началось СВО, я вообще не понимал, что происходит. У нас ведь по Донбассу очень мало информации в Карелии было. В телеграм-каналах фейков очень много. Мне даже предлагали, не скрываю, уехать за границу. Какое-то время я даже рассматривал такой вариант. Но, все-таки, я дал присягу своей стране, решил остаться и уже по осени принял решение, что надо поехать. У меня была цель именно журналистская: разобраться и увидеть все своими глазами».

Чья позиция Вам ближе: тех, кто призывает оставить ситуацию так, как есть, или тех, кто призывает довести дело до конца?

«Если оставить все так, как сейчас есть — будет продолжение войны. Потому что, например, город Донецк единственный в мире, в котором проходит линия фронта. От центра города по расстоянию столько же, сколько отсюда до Тяжбуммаша [имеется ввиду ОАО Петрозаводскмаш, беседа происходит в центре Петрозаводска — прим.ред.]. Общественный транспорт не доходит до линии фронта, до украинских позиций буквально 500-800 метров. Мужики на своих пазиках разворачиваются и под обстрелами едут обратно за свои 16 тысяч. Так, как есть, уже не оставить. Кроме того, я уже рассказывал коллегам в другом интервью, что мы и они — один народ. Была ситуация, когда бои идут, украинца окружили, ему говорят „Сдавайся“, а он отвечает: „Русские не сдаются“. Одна из сторон в любом случае проиграет. И мы упрямые, и они тоже. Причем это уже не решение правительства, а в самих окопах. Все это еще и подогревается Западом. Я считаю, что это гражданская, братоубийственная война».

Как Вы считаете, кто окажется победителем в этом конфликте?

«Я считаю, это мое субъективное мнение, что выиграет Российская Федерация. Сейчас поясню, почему. Продлится это еще долго, как минимум 2-3 года, потому что, еще раз повторюсь, у украинцев позиция серьезная, бьются они сильно. Выиграем мы, потому что страны Запада уже понемногу начинают понимать, что к чему. Они уже начинают распознавать, что фейковая информация, а что правда. Приведу один пример: наверняка вы видели новости о разбитом автобусе [речь идет о подбитом пассажирском автобусе в Донецке, в котором погибло мирное население, в том числе несколько несовершеннолетних — прим.ред.]. Это все произошло на моих глазах в 80 метрах от меня. Это украинский артобстрел. Вечером читаю новости Украины и западные: российские войска обстреляли украинский город Донецк, погибли семь человек, заживо сгорели, в том числе несовершеннолетний ребенок. Вот так это происходит».

Как людей на Украине «обрабатывают»? Какими приемами?

«Информационную войну мы проигрываем. В Украине есть ЦИПСО, они рекрутируют студентов, которые получают за это деньги. У каждого украинского солдата есть экшн-камера, записи с которой отправляются в ЦИПСО. Они это распределяют: кто-то из студентов отвечает за одно направление, кто-то за другое. Стримы заходят аудитории. Молодежь и работает по-молодежному, все видео обрабатываются — фейк полный, но это работает. Подключают интервью, якобы наши солдаты не знают, что такое унитазы. Женщина на голубом глазу это рассказывает: я возмутился — как вы в это верите? Но это заходит, работает, в это верят. У них в голове откладывается, что мы дикари».

Удавалось пообщаться с иностранцами? Что они думают о происходящем?

«Да. Я познакомился с самыми настоящими немцами, в отношении которых возбуждено уголовное дело у них на Родине. Новости преподносятся так: украинский город Донецк обстреливается российскими войсками. Наивные немцы задались вопросом: поставляется оружие, деньги на оружие — почему гуманитарную помощь не везут в украинский город? Они, наивно полагая, что Донецк — украинский город, повезли гуманитарку. С Италии, с Турции, с Испании был человек, двое из Германии. Они этим караваном поехали в украинский город Донецк, повезли мирным жителям гуманитарную помощь. Им звонят семьи и говорят, что дома проходят обыски. А они ведь ничего не скрывали, это же правовое государство — сила, правда. Они же не поняли, что это война — я называю это войной, а не СВО. У них обыски в квартирах, арест счетов. Статья на них, что-то вроде поддержания сепаратизма в иностранном государстве. И вот они обратились к Правительству России, на год им дали временное политическое убежище. Это первое. Второе: я познакомился с американцем из Техаса, который женился на дончанке. Устроился в армию ДНР, приехал защищать. Шведов встречал — воюют на нашей стороне».

То есть немцы поверили тому, что им рассказали дома о конфликте, и поехали помогать мирному населению, страдающему от России?

«Да, повезли памперсы, все эти вещи. Они в шоке, что им домой теперь не вернуться. Когда я ехал в первую командировку туда, добирался на автобусе — железнодорожного сообщения нет, пути разбомблены. Сейчас еще уникальная ситуация складывается: я, чтоб из одного региона своей же страны в другой добраться, должен проходить таможню, пограничников. Заметил паренька. Я думал, он только дембельнулся, поехал добровольцем. Смотрю, а он на вопросы о цели визита на английском говорит. Оказалось, что парень из Испании. Потом я его уже встретил в Донецке. Он, не зная языка, из Испании добрался до Москвы, добрался до вокзала, поехал туда. Потом он на мой вопрос говорит, мол, у меня прадедушка воевал с вашими с русскими в интербригаде в Испании в 38-39 году, и очень много про русских рассказывал, и когда это все началось, говорит, изучил всю информацию — вы же нам помогали тогда, вот и я приехал».

Как к нашим военным относятся на территории, где сейчас СВО?

«Со слов одного из бойцов, а он побывал в Запорожье, в Херсоне, в ЛНР, в ДНР не был. В ДНР наших мало. Протекает Днепр река, на правой стороне более-менее лояльно относятся. С левой стороны, со стороны Киева, там уже нет. Херсон — то же самое. Я с ДНР-овцами общался, я не видел, чтоб к нам, к русским, как-то с недоверием относились. Шпионов, конечно, очень много, кто передает информацию той стороне, но, по крайней мере, Луганск — он наш. Они и душой, и сердцем с нами. Даже случай такой был, мы в Луганске с товарищем были, гостиницы переполнены, знакомых нет, я не знаю, куда деться — ночь, холодно. Женщина мимо проходила, видимо, наш разговор услышала, спросила, мол, у вас, мальчики, переночевать негде что ли, позвонила мужу, предупредила, все — мы поехали. Я даже подрастерялся немного. Они видят себя в России. Донецк еще более русский город. Они очень надеялись еще в 2014 году, когда это все началось, что Россия их, как и Крым, возьмет под свое крыло, но этого, к сожалению, не случилось».

Под некоторыми видео в сети, в том числе из Донецка, все же появляются негативные комментарии. Можно ли сказать, что большинство, но не все, за полное вхождение в состав России?

«Пришлите мне? Я ни разу не сталкивался. У меня принцип — я не общаюсь со специально подготовленными людьми, мне не нужны „лакированные“. Чем хуже — с кем поспорить можно, подраться даже — это гораздо интереснее. Лучший источник информации — таксисты. Они знают все: от высокой политики до низов. Уникальные люди для журналиста. Я не встречал людей, которые сказали бы, что не хотят в Россию, а хотят в Украине остаться. Главное, чтоб они не разочаровались — очень свободолюбивый народ».

В каком состоянии сейчас инфраструктура в Донецке?

«Когда я ехал перед Новым Годом в первый раз, я насмотрелся фильмов про Блокадный Ленинград. Я взял с собой все, у меня было килограммов 150 веса: каска, естественно, туалетная бумага — все-все. Когда я приехал, я обомлел. Во-первых, там работает весь городской транспорт. К тому же, надо понимать, что весь Донецк просматривается Украинцами с квадрокоптеров — то есть они знают, куда бьют. Чтоб вы понимали, на окраинах военные части есть, в центре — никаких военных, техники, никакой военной инфраструктуры нет. Там именно мирное население, в отличие от Луганска. Я был поражен работой коммунальных служб, транспортных служб, вообще администрации. Вот был взрыв автобуса — на следующий день это было все убрано. Еще через 2-3 дня вообще все было закатано в асфальт. Работают все магазины, бары, но работают до 5 часов, потому что обстреливается. Но есть абсолютно все. Самый большой шок у меня вызвали цены на общественный транспорт. Муниципальный троллейбус, который у нас стоит 38 рублей, у них стоит 10. Коммерческий транспорт, который у нас стоит 50 рублей, у них — 18-20».

За счет чего такие низкие цены?

«Когда начинают говорить, что за счет наших налогов — это вранье. Только с Нового года начала работать наша бюджетная политика в их отношении. Да и то, как такового проявления ее нет — они все своими силами. Я пока не выяснил тайную этих 10 рублей, но обязательно выясню. От мэра Донецка не отстану [смеется]».

Появляются ли российские компании?

«Нашим пока страшно туда заходить. Расплачиваться можно карточками, но так, чтобы обналичить — пока нет. Магниты, Пятерочки… никто пока туда не зашел. Даже связь у них своя „Феникс“. Она не работает на территории РФ. Мобильный интернет в ДНР работает, в Лууганской — вообще не работает. Надо забегать куда-то в кафе, искать в другом месте».

Насколько опасно работать журналистом на тех территориях?

«На журналистов ведется охота. Мы работали в Донецке, я был у донецких военных. Нас с квадрокоптера увидели. А я, дурачок, нацепил патч ПРЕССА, и военные мне не сказали снять. Вот, нас с квадрокоптера увидели, тут вокруг начало взрываться, мы давай убегать, несколько снарядов просвистели — мне просто повезло. Потом меня уже спрашивали, чего я патч не снял. Говорят, мы по радио услышали, что они тебя заметили, а ты с этим патчем такой красивый, стали снайпера на тебя искать. Оказалось, они нас увидели, координаты передали и начали нас молотить во всю. Международные правила там не работают [по международным правилам представители прессы не могут становиться мишенями при освещении боевых действий — прим. ред]».

У многих военкоров на одежде этот патч виден. Как тогда они работают?

«Рассказ про НТВ-шников. Пусть на меня в суд подают [смеется]. В самом центре Донецка им нужно было снять сюжет с передовой. Раз-раз, лицо обмазали — снимают. Некоторые сюжеты действительно могут быть постановочными. Не все, конечно, но бывает. Над этим коллеги в Донецке смеются. Мне в Донецке стало работать намного комфортнее: донецкие люди очень характерные. Если они хоть немного почувствовали в тебе фальшь — хоть что делай, они тебя больше не примут. Они за эти годы войны так интуицию развили. Уникальные люди, я считаю».

Почему нам не рассказывают о наших потерях?

«Наши потери давать нельзя. Это работа на разведку наших противников, которые, ссылаясь на ваши данные, будут вести свою статистику. Поэтому наши о потерях не говорят, так же, как и, если вы заметили, украинская сторона не рассказывает о своих потерях. Это нормальная практика. По телевидению нам рассказывают о наших победах, но не рассказывают о поражениях. А зачем пугать население поражениями? Но, со всей уверенностью скажу, поскольку я занимался анализом пропаганды той стороны и нашей — там вообще фейк на фейке, вообще „красавцы“. Пропагандистская машина она была, есть и будет».

Чего солдатам больше всего не хватает?

«Должна быть прямая связь с командиром. Он скажет, что именно им нужно. А все „хотелки“ солдаты могут купить себе сами. Подразделение подразделению — рознь. Конечно, ребята-штурмовики, которые в окопах сидят, они вообще отрезаны от мира. У них даже воды нет. А есть ребята, которые поставлены у городов, где есть магазины. Зарплата у них 200 тысяч».

Что произвело самое тяжелое впечатление?

«В первую мою командировку в декабре я приехал в Донецк. Там такой туман над городом. Мне показалось, что много обстреливают, а оказалось, что это еще мало — туман, квадрокоптеры ничего не видят. Девушка, молодая, красивая дончанка, зашла в кафе, купила кофе, идет спокойно, а тут взрывы. Я у нее спросил: „А вам не жутко?“. „Та вы шо, это в трех кварталах упало, если здесь начнут, я вон туда побегу“. Самая жуткая история — автобус. Когда на войне подстрелен военный — это одно, а когда это беззащитное мирное население… Я стараюсь рассказывать о военных преступлениях против мирного населения. Рассказывают обычно о военных, а на это обращают, конечно, внимание, но не то, которое должно быть. Когда видишь горящих заживо, этот запах горящего человеческого мяса, это конечно… На моих глазах девочку вытаскивали. Вот она родилась при войне и погибла во время войны. Мальчик трех лет с мамой своей сгорели в собственном доме. А потом, когда я читаю, что российская армия обстреляла мирный украинский город Донецк — это верх. А потом мне еще кто-то с Запада будет пытаться что-то объяснять… Не надо мне ничего объяснять, я сам все видел своими глазами. Про Бахмут: под Бахмутом сидит украинское мирное население, обстреливаемое украинской стороной. Им не дают выйти, запрещают эвакуироваться. Их в подвалах заколачивали. Бойцы рассказывали, что под каждым домом прячутся. Открывают, а оттуда таким смрадом пахнуло. Там люди три месяца примерно просидели — они во времени не ориентируются. У них там ни поесть, ни попить, со стен что-то там соскребали. Как они там жили, я вообще не представляю. У них там два дедушки умерли, там с ними и лежали, потому что не выйти. Туалет там же. Мне женщина рассказывала свою историю. У нее невестку расстреляли. Когда началось СВО, они поехали в Запорожье, на окраине Мариуполя остановились, стали объяснять, их вытащили из машины и расстреляли. Бабушка одна рассказывала, как Азовцы* [*Запрещенная в России террористическая организация] заколотили две соседних квартиры досками, чтоб не входили. Она получила осколочное ранение, чудом выжила, ее наш врач, у него позывной Доктор Смерть, оперировал, спас. Мирное население страдает ни за что».

Вы ездили в командировку на границу с Финляндией. На замке ли наши границы сейчас?

«На замке. Все приводится в порядок. Я думаю, что все нормально. По крайней мере „нежданчики“ я видел с нашей стороны, в хорошем смысле».