«Каждый день - это повод для революции»

Фред Келемен – режиссер, оператор, сценарист и продюсер, живущий в Германии. Его фильмография включает такие интригующие, правдивые и глубокие фильмы, как «Падение» (2005), «Закат» (1999), «Мороз» (1997), «Судьба» (1995), «Кали – век тьмы» (1993) и недавно законченный фильм «Сараевские песни скорби» (2016), мировая премьера которого состоялась на конкурсе «Свободный Дух» Варшавского кинофестиваля в октябре этого года. Он опытный педагог и преподает в Московской школе нового кино.

Фред Келемен учит своих студентов тому, что каждый режиссер должен искать «правдивые» образы. Он говорит, что даже новейшие фильмы старомодны, поскольку придерживаются повествовательной формы романов 19-го века. Они не формируют современное киноискусство 21-го века. Я была рада, когда этот талантливый и трудолюбивый режиссер согласился дать мне интервью и поделиться идеями о своем творчестве, своем творческом пути в кино и о многом другом.

Любовь Шорина: Что вам нравится в испанской культуре? Нравится ли вам испанское кино? Был ли кто-нибудь из испанских режиссеров вашим учителем?

Фред Келемен: Я регулярно приезжал в Испанию несколько лет назад. Я работал раньше в киношколе в Барселоне, так что довольно часто бывал в этой области страны. По другим поводам бывал на севере и на юге Испании. По личным делам я ездил в Андалусию, которая мне очень нравится. Я чувствовал себя дома в старой части Кордовы. У меня определенно есть эмоциональные отношения с испанской культурой. Я люблю, например, музыку фламенко. В испанской культуре сильны элементы архаизма и строгости, чувственность и эротизм, которые меня увлекают.

Мне всегда очень нравился Луис Бунюэль. В целом, не могу сказать многого о современном испанском кино, потому что я не достаточно с ним знаком, оно мало представлено в немецком прокате. Показы последнего фильма моей подруги Исиар Больяин «Оливковое дерево» – исключение.

Печально, что европейское кино редко идет в немецких кинотеатрах.

Л. Ш.: Вы преподавали в разных странах. Где студенты лучше?

Ф. К.: Я не могу ответить на ваш вопрос. Каждый человек индивидуален. Я работал с более и менее талантливыми, более и менее целеустремленными студентами, это не зависит от страны. Талант, вдохновение не связаны с национальностью.

Л. Ш.: Что вы думаете о будущем кино? Как, по вашему мнению, оно изменится?

Ф. К.: Кино изменится. Оно менялось и продолжает меняться. Каждый, кто берет в руки камеру и начинает снимать, может изменить кино. Каждый день – это повод для революции. Истинное искусство должно меняться, потому что меняется жизнь, а искусство всегда реагирует на жизнь и, неся в себе жизнь, само, таким образом, остается живым.

Несколько десятилетий назад кино было другим. Произошли эстетические и технические изменения.

Сравнив современное кино и кино прошлого, можно себе представить, как оно будет развиваться и каким будет его будущее. Есть общее направление развития, вопреки, и благодаря тем, кто привносит нечто непредсказуемое.

Л. Ш.: Какие темы вам наиболее интересны? О чем бы вы хотели снимать фильмы?

Ф. К.: Это звучит, может быть, обобщенно, но то, что меня интересует в качестве предмета моих фильмов – это человек. Я стараюсь делать фильмы о людях. Кино существует не только для того, чтобы что-то показать, оно дает возможность изучать, искать, открывать. Я до сих пор пытаюсь понять, что такое человеческое существо, и стараюсь размышлять об этом в кино. Мои фильмы – зеркала, но зеркала кинематографические, отражающие то, что трудно или вообще невозможно увидеть другим способом.

Л. Ш.: Почему вы решили стать режиссером?

Ф. К.: Жизнь – всегда результат решений, которые вы принимаете, и энергия, которая вас толкает или несет куда-то. Я интересовался кино с самого раннего возраста. До того, как я начал снимать, я увлекался другими видами искусства: живописью – у меня был учитель, который был учеником Оскара Кокошки, – музыкой, писательством и даже актерской игрой. После окончания школы я должен был решить, в какой области получить образование. Я решил пойти в киношколу, потому что у меня было ощущение, что в кино я смогу полнее выразить свое видение. Я не из киношной семьи, поэтому это желание казалось неосуществимым. Я пообщался с несколькими людьми, которые уже учились в киношколе, и эта возможность стала казаться реальнее.

Наконец я решился, подал документы, и меня приняли. Я начал учиться снимать фильмы, и это стало частью моей жизни. Я снимал во время учебы и продолжил после окончания школы. Не знаю, решил ли я стать кинорежиссером, и я думаю, что не являюсь им, но я решил создавать фильмы. Я твердо следовал за творческим потоком, фильмы, которые появлялись в моем сознании, не исчезали, поэтому я продолжаю это делать.

Л. Ш.: Почему вы преподаете в разных странах? Вы хотите изучить мир?

Ф. К.: Интересно путешествовать, двигаться, меняться, глубже познавать мир, прикасаться к другим культурам – это укрепляет мою связь с реальностью и человеком. Каждый из нас, включая меня, – лишь искра, и соединение с различными выражениями этих искр в разных культурах позволяет увидеть весь огонь. Вы понимаете страну лучше, когда работаете со студентами, чем когда путешествуете по ней как турист. Но это не главная причина, конечно. Я начал преподавать в 1995 году. Директор киношколы в Барселоне предложил мне работу. Я никогда раньше не преподавал, поэтому отказался, но он очень настаивал, и, в конце концов, я согласился, и все вышло хорошо. Мы продолжили наше сотрудничество. Потом стали поступать предложения от других школ, и я соглашался. Я просто плыл по течению жизни, входил в открытые двери. Я работаю со студентами уже 21 год, и иду туда, где открывается новая дверь. Но я не сижу, глядя на карту и думая, куда бы мне теперь отправиться. Я просто стараюсь плыть по течению моей жизни.

Л. Ш.: Вы сняли новый фильм «Сараевские песни скорби» (Sarajevo Songs Of Woe). О чем он?

Ф. К.: Это кинематографический триптих. Он состоит из трех частей, перетекающих друг в друга, создавая один кинематографический организм. Они связаны интеллектуально и эмоционально. Они ссылаются друг на друга и отражают свет друг друга. Вместе они создают четвертый фильм - не тот, что идет на экране, а тот, что метафизически парит над ним.

Фильм рассказывает о войне, идущей внутри и вокруг нас, о том, как она разрушает нас, о напряженной связи между нашим стремлением к теплоте и любви и варварской цивилизацией, созданной нашими эгоистическими поступками. Основной вопрос в том, как мы можем сохранить наше достоинство, будучи вовлеченным во все, что вынуждает нас упасть. Ни один человек не может пройти по жизни, не споткнувшись, не увязнув в каких-то сетях. И вопрос в том, как, упав, или оказавшись в ловушке, мы можем подняться и идти по жизни с достоинством. Это главный вопрос фильма.

Л. Ш.: Вы сказали, что вы оптимист, потому что вы снимаете фильмы для того, чтобы люди их смотрели. Где вы обычно показываете фильмы?

Ф. К.: Все мои фильмы были показаны на кинофестивалях, большинство из них выходило в международный прокат, а ретроспективы проходят по всему миру почти каждый год с 1997 года. Последняя ретроспектива прошла в Ереване в июле на кинофестивале «Золотой Абрикос», следующие пройдут в Риме и Болонье осенью и в Лондоне в феврале следующего года.

Л. Ш.: Говорят, что актерами могут быть чувствительные люди, любящие быть в центре внимания. А какие люди становятся режиссерами?

Ф. К.: Во-первых, режиссером должен быть человек, любящий людей. Если вы их не любите, вы не можете быть режиссером. Если вы работаете с людьми, вы должны любить их, в противном случае ничего не получится. Во-вторых, режиссер должен обладать кинематографической фантазией, должен иметь сценическое и визуальное воображение, должен уметь превратить нечто в сцену, должен понимать кино в целом, чувствовать «кинематографичность». В-третьих, режиссер должен хотеть что-то сказать зрителю. Если нечего сказать, то лучше молчать.

Л. Ш.: Может ли кино повлиять на людей и изменить их жизнь?

Ф. К.: Это зависит от фильма и того, кто его смотрит. Я хотел бы отметить разницу между фильмами и киноиндустрией. И то, и другое может влиять на людей. Вопрос заключается в том, каким образом.

Фильмы, представляющие капиталистическую киноиндустрию развлечений, в основном сделаны ради экономической выгоды, чтобы усыпить зрителей, развеселить их или вызвать на время какие-то ощущения. Это один из примеров того, как фильмы могут воздействия на людей и, конечно, они могут повлиять на зрителей. Главная же цель в том, чтобы заработать и распространить конформистскую идеологию. Такие фильмы даже могут иметь сильный образовательный и политический эффект.

Есть и другие фильмы, не являющиеся частью индустрии развлечений. Они снимаются не для того, чтобы заработать деньги или развлечь зрителей, а для того, чтобы создать определенное сознание, вызвать чувствительность к определенным темам, пробудить сострадание. У них прогрессивные, нонконформистские цели. Эти фильмы тоже могут влиять на людей. Фильм не может изменить человека, но, как любое искусство или событие в жизни, может оставить сильное впечатление, которое заставит вас думать, чувствовать и соединит вас с самим собой, с каким-то проблемами. Он может открыть какие-то двери в вашем сознании и подарить некое озарение.

Искусство, и фильм как седьмой вид искусства, формирует суть нашего бытия как мыслящих и духовных существ. В этом я убежден.

Л. Ш.: Вы сказали, что кино похоже на музыку. Как вы выбираете музыку? Кто ее пишет? Кто ваш любимый композитор или певец?

Ф. К.: Я очень люблю музыку, занимаюсь ею с детства. Я слушаю музыку каждый день. Я окружен музыкой. В фильмах я почти никогда ее не использую. Я не большой поклонник музыки, написанной для кино. В моих фильмах она звучит в сценах в барах или когда работает радио, когда кто-то поет. Специально написанную музыку я использую редко. Фильму она не нужна, потому что сам фильм имеет музыкальную структуру. Он работает со временем и ритмом и существует через них. Музыка, которую я выбираю для моих фильмов, должна быть связана с местом и ситуацией. Я выбираю не ту музыку, которая мне нравится, а ту, которая подходит для конкретной сцены. Для нового фильма я сделал большое исключение. В нем есть длинная часть, на протяжении которой слышна только музыка. Саундтрек и изображение объединяются и создают собственную вселенную. Музыку для этого фильма написала моя подруга, выдающийся израильский музыкант и композитор Зои Полански.

Л. Ш.: Вы говорили, что снимаете сцену много раз, пока все не будет идеально. Сколько времени вам нужно, чтобы снять один фильм?

Ф. К.: Бывает по-разному. Я снял новый фильм за 6 дней и 6 ночей. Мой первый фильм «Судьба» был снят в течение семи дней. «Мороз» занял больше времени. У «Заката» было около 25 съемочных дней, если я правильно помню. Все зависит от проекта. В моем случае до сих пор требовалось от шести дней и шести ночей до 35 дней. Если у вас небольшой бюджет, вы должны использовать короткий период времени. Если вы не можете платить членам съемочной группы, вы не должны подолгу загружать их. Им надо платить за квартиру, за еду, они должны зарабатывать на жизнь, а эксплуатировать людей недопустимо. Я стараюсь снимать быстро, если у меня небольшой бюджет. Я хорошо знаю, что я хочу сделать и как это сделать. Я хорошо подготовлен, очень точен и мне не нужно много времени. Это единственный способ делать фильм, если вы бедны.

Л. Ш.: Вы режиссер, продюсер, сценарист и кинооператор. Вы также снимались в одном фильме «Новак», где играли самого себя. Понравилось ли вам быть актером?

Ф. К.: Я никогда не играл себя. Я не знаю фильм «Новак». Я никогда не снимался в этом фильме. Я играл в трех фильмах, когда был студентом, исполнял небольшие роли. Много информации в интернете не соответствует действительности. Например, о «Закате» писали, что музыку к фильму сочинил индийский композитор. Я никогда не работал с индийским композитором.

Л. Ш.: Какой ваш любимый жанр фильмов?

Ф. К.: У меня нет любимого жанра, и я не думаю в этих категориях.

Л. Ш.: К каким методам или способам киносъемки вы прибегаете? Говорят, что иногда режиссеры снимают фильм, когда актер не видит, что его снимают. Считается, что это лучше. Используете ли вы такой метод?

Ф. К.: Мои методы съемки очень разнообразны, я продумываю хореографию сцен и точно знаю, что делают актеры и что делает камера. В моих фильмах не было моментов, когда актеры не знали, что их снимали. У меня есть другие способы снять зажим у актеров. Я никогда не снимаю не отрепетированные сцены.

Л. Ш.: Вы из Германии. Немецкий называют языком философии. Вы изучали философию? Кто из немецких философов повлиял на вас?

Ф. К.: Это очень сложный вопрос. Не зависимо от того, что вы читаете, философские тексты, романы, стихи или что-то еще – все это как-то влияет на вас, но вы никогда не знаете, что конкретно имело реальный эффект. Я не знаю, что из того, что я читал или слышал, повлияло на меня, и насколько большим было это влияние. Все проходит через мое сознание. Что-то имеет большее влияние, что-то – меньше. Все это складывается в жизненный опыт. Я вряд ли смогу конкретно ответить на ваш вопрос. Есть некоторые философские воззрения, которые мне близки, которые кажутся мне правдоподобными, реалистичными, истинными и актуальными. Теории меня не очень интересуют, мне интересно знание о нашем мире, о нашем существовании – и за его пределами – через опыт. Нет никого мудрее, чем опытный человек.

Я прочитал первый текст Ницше в очень раннем возрасте, мне было 13 лет. Может быть, это оставило во мне след. Я не уверен. Он был первым философом, кого я прочитал. Один из моих любимых мыслителей сейчас – Ласло Ф. Фелдени.

Л.Ш.: Как вы выбираете актеров для фильма? Проводите ли вы кастинги? Я слышала, например, что для фильма «Мороз» вы выбрали мальчика, который не был профессиональным актером, и что однажды оперный певец позвонил вам и попросил дать роль.

Ф.К.: Я никогда не провожу кастинги. Иногда я встречаю актеров случайно, наблюдаю за ними, за их физическим присутствием, их аурой, характером. Особенно важны глаза, лицо, энергия, то, как они двигаются и что их лицо и тело говорят мне. Мне нужно встретиться с актером и провести с ним некоторое время. Это связано с инкарнацией, с плотью, с телом. Тело является визуализацией персонажа. Оно не может быть создано актером. Это его или ее бытие, которым актер наделяет персонажа. Это не связано с игрой, это связно с существованием актера. Вот почему я никогда не провожу кастинги. Иногда я смотрю на актеров в театре или в кино. Но таким образом нельзя понять, что может актер, потому что в фильме можно увидеть лишь результат сотрудничества режиссера и актера, а не его возможности в работе с вами. Реальность, которую киноактер дает персонажу, не может быть создана им. Лес, например, не может сняться в роли пустыни. Если вам нужен лес, вы и должны выбрать для съемки лес. Актер – как пейзаж.

Л.Ш.: Я смотрела ваш фильм «Падение». В этом фильме женщина совершает самоубийство, но в конце она появляется снова. Умерла ли она на самом деле? Или же она мерещится главному герою из-за его чувства вины?

Ф. К.: Если бы она умерла, как она могла бы снова появиться в конце фильма? Герой подумал, что она умерла. И зрители так подумали. Но очевидно, что ей как-то удалось спастись. И у нее была веская причина – ее ребенок. Пусть у нас есть множество причин, чтобы убить себя, но, если у нас есть хотя бы одна причина, чтобы жить, мы будем жить.

Что касается важнейшей темы фильма и его главного героя, то не важно, умерла ли женщина или нет. Это не отменяет вины героя. Чувство вины не связно с тем, умерла ли она на самом деле. Например, если кто-то стреляет в кого-то из пистолета, но случайно промахивается, это не имеет значения. Его мотив был убить, и даже если он не преуспел в этом, он все равно является потенциальным убийцей. Значение имеет не результат, а наши намерения. Мотивы – это уже поступки.

Л. Ш.: Вы много работаете, даже перевели рассказ Рея Брэдбери на немецкий язык для вашей постановки. У вас есть время для личной жизни?

Ф. К.: Я не отделяю свою работу от личной жизни. У меня есть только одна жизнь. И жизнь, и искусство едины. Жизнь – это поэтическое явление. Все мое время – личное время, не зависимо от того, для чего я использую его. И оно, как жизнь каждого человека, конечно. Поэтому я стараюсь использовать его со смыслом и не трачу его впустую – ни свое время, ни время других. Творчество – осмысленно потраченное время, на мой взгляд. Оно связано с любовью. В моей жизни нет раскола. Все, что я делаю, я делаю как цельное существо. Вся моя жизнь – личная.

С версией интервью на английском языке можно ознакомиться по ссылке

Перевод - Анны Кравченко